— Нравится. Ты очень хорошо написал.

Фенолио облегченно вздохнул:

— Тогда чего ты ждешь?

— Тут про это ее родимое пятно, прямо не знаю… звучит как колдовство.

— Да брось. По-моему, это просто романтика, а она никогда не повредит.

— Ну, если ты так считаешь… В конце концов, ты автор. — Мегги пожала плечами. — Но вот еще что: кто исчезнет отсюда за Козимо?

Фенолио побледнел:

— Господи помилуй! Об этом я совсем забыл. Розенкварц, прячься скорее в свое гнездышко! — повернулся он к стеклянному человечку. — Феи, к счастью, все разлетелись.

— Но это же не помогает, — тихо сказала Мегги, глядя, как Розенкварц забирается в брошенное феями гнездо, где он иногда спал и куда уходил, в очередной раз обидевшись на Фенолио. — Прятаться совершенно бесполезно.

С улицы раздалось цоканье копыт. Под окном проехал латник. Очевидно, Свистун хотел, чтобы жители Омбры и по ночам не забывали, кто тут теперь хозяин.

— Мегги, это знак! — прошептал Фенолио. — Если этот исчезнет, никто о нем горевать не будет. И потом, почему ты так уверена, что кто-нибудь непременно исчезнет? Ведь это получается, наверное, потому, что, когда вычитываешь кого-нибудь, в его собственной истории остается пробел, который нужно заполнить. А у нашего нового Козимо никакой собственной истории нет! Он будет впервые создан здесь и сейчас, из этих самых слов!

Что ж, Фенолио, наверное, прав.

Голос Мегги смешался с цоканьем копыт.

— «Этой ночью в Омбре было тихо, — читала она. — Раны, нанесенные латниками, еще не затянулись, а многие не затянутся никогда».

Она вдруг забыла страх, терзавший ее утром, и чувствовала лишь гнев — гнев на этих мужчин, закованных в латы, толкавших женщин и детей в спину острым носком железного башмака. Гнев вернул ее голосу силу, звучность, способность пробуждать к жизни.

«Двери и ставни были заперты на засовы, и за ними плакали дети — так тихо, словно сам страх зажимал им рот. А родители в это время, неподвижным взглядом уставившись в ночь, со страхом спрашивали себя, какое мрачное будущее готовит им новый хозяин. Но вдруг на улице сапожников и седельщиков раздалось цоканье копыт…»

Как легко шли сейчас слова у нее с языка — словно только того и ждали, чтобы их прочли, пробудили к жизни именно этой ночью.

«Люди бросились к окнам. Они испуганно выглядывали наружу, ожидая увидеть одного из латников, а то и самого Свистуна с его серебряным носом. Но по дороге к замку скакал совсем другой всадник, хорошо им знакомый. И все же они бледнели при его виде. Неожиданный гость, появившийся в Омбре в ту бессонную ночь, был вылитый их правитель Козимо Прекрасный, уже целый год покоившийся в мраморном саркофаге. Он поднимался на белом коне к замку, прекрасный, как в песнях, что пелись о Козимо. Он въехал в ворота, над которыми развевалось знамя Змееглава, и придержал коня на пустом среди ночи дворе. И все, кто увидел тогда в лунном свете высокую стройную фигуру на белом коне, поверили, что Козимо не умирал. Слезы и страх покинули город. Народ Омбры ликовал, и из самых отдаленных деревень съезжались люди взглянуть на двойника покойного принца, перешептываясь: „Козимо вернулся. Козимо Прекрасный. Он вернулся, чтобы занять престол своего отца и защитить Омбру от Змееглава“. Так и случилось. Ночной всадник воссел на троне, и родимое пятно на лице Уродины побледнело. А Козимо Прекрасный призвал к себе придворного поэта, которого жаловал его отец, и стал спрашивать его совета во всех делах, потому что был наслышан о мудрости старика. Так началась великая эпоха».

Мегги опустила пергамент на колени. Великая эпоха…

Фенолио бросился к окну. Мегги тоже слышала цоканье копыт, но не тронулась с места.

— Это он! — прошептал Фенолио. — О, Мегги, он приближается, слышишь!

Но Мегги по-прежнему сидела неподвижно и смотрела на исписанный листок у себя на коленях. Ей мерещилось, что слова дышат. Плоть из бумаги, кровь из чернил… Она вдруг ощутила усталость, такую усталость, что путь до окна казался непосильно долгим. Так чувствует себя ребенок, который тайком от всех забрался в подпол и дрожит там от страха. Если бы Мо был рядом…

— Сейчас! Сейчас он поедет мимо нас! — Фенолио так высунулся из окна, будто хотел выпрыгнуть на улицу.

Хорошо хоть онникуда не делся — не исчез, как в тот раз, когда она вызвала Призрака. «Впрочем, куда ему теперь исчезать? — подумала Мегги. — Похоже, история теперь только одна — эта история, история Фенолио, без начала и без конца».

— Мегги! Ну иди же сюда! — Фенолио возбужденно махал рукой, подзывая ее к окну. — Ты читала замечательно, просто замечательно! Ты, я думаю, и сама это знаешь. Некоторые фразы получились у меня не лучшим образом, кое-что хромало, и все вместе могло бы быть и красочнее, но какая разница! Оно подействовало. Точно подействовало!

Раздался стук.

Кто-то стучался в дверь. Розенкварц высунул встревоженное личико из своего гнезда, а Фенолио обернулся недовольно и испуганно.

— Мегги? — послышался шепот. — Мегги, ты здесь?

Голос Фарида.

— Что ему тут надо? — Фенолио не слишком прилично выругался. — Скажи ему, чтоб катился ко всем чертям! Только его тут не хватало. О, смотри! Вот он едет! Мегги, ты настоящая волшебница!

Цоканье копыт стало громче. Но Мегги не пошла к окну. Она бросилась к двери. Там стоял Фарид. Вид у него был подавленный. Похоже, он перед этим плакал.

— Гвин, Мегги… Гвин вернулся, — выдавил он из себя. — Не понимаю, как он меня нашел! Я в него даже камнем кинул.

— Мегги, да где же ты? — В голосе Фенолио звучало крайнее раздражение.

Она молча взяла Фарида за руку и потащила за собой к окну.

По улице ехал на белом коне черноволосый всадник с юным прекрасным лицом, как у статуй в замке. Только глаза были не мраморно-белые, как у статуй, а темные, как и волосы, и живые. Он озирался по сторонам, словно очнувшись от сна, не похожего на то, что он видел сейчас вокруг.

— Козимо! — ошарашенно прошептал Фарид. — Мертвый Козимо!

— Ну, не совсем, — откликнулся Фенолио. — Во-первых, он не мертвый, как нетрудно заметить, во-вторых, это не тотКозимо, а новый, новехонький с иголочки, которого мы с Мегги только что создали. Но об этом, конечно, кроме нас, никто не догадается.

— Даже его жена?

— Ну, она, может быть, что-то и заметит. Но кому до этого дело? Она почти не выходит из замка.

У самого дома Минервы Козимо придержал коня. Мегги невольно отпрянула от окна.

— А сам он? — шепотом спросила она. — Сам он кем себя считает?

— Что за вопрос? Конечно, он считает себя Козимо! — раздраженно ответил Фенолио. — Не сбивай меня с толку, пожалуйста. Наша задача только в том, чтобы моя история развивалась так, как я ее задумал, — не больше и не меньше.

Козимо повернулся в седле и посмотрел на улицу, по которой приехал, — как будто он что-то потерял и не может вспомнить что. Потом легонько щелкнул языком и погнал коня дальше, мимо мастерской мужа Минервы и домишка, где жил цирюльник, которого Фенолио вечно ругал за неумелое лечение зубов.

— Это нехорошо. — Фарид отпрянул от окна, точно мимо них проезжал сам дьявол. — Вызывать мертвых приносит несчастье.

— Да не умирал он никогда, сколько раз тебе говорить! — накинулся на него Фенолио. — Сколько можно объяснять? Он только сегодня родился из моих слов и голоса Мегги, так что не болтай ерунды. Чего ты вообще сюда явился? С каких пор к порядочным девушкам приходят в гости среди ночи?

Фарид залился краской. Потом молча повернулся и пошел к двери.

— Оставь его в покое! Он может приходить ко мне, когда захочет! — набросилась Мегги на Фенолио.

Лестница была скользкой от дождя, и она догнала Фарида лишь на последней ступеньке. Вид у него был очень грустный.

— Что ты сказал Сажеруку? Что Гвин пришел вместе с нами?

— Нет, у меня не хватило духу. — Фарид прислонился к стене и закрыл глаза. — Ты бы видела его лицо, когда он обнаружил куницу. Как ты думаешь, Мегги, Сажерук теперь правда погибнет?