Мегги заметила, как побледнел Фарид.

— Сейчас приду! — откликнулся Хитромысл. — Иди вперед, я тебя догоню. Надеюсь, я смогу однажды приветствовать в этой комнате твоего отца. — Ты права: моим книгам нужен врач. Есть у Черного Принца план, как спасти пленных? — Он вопросительно посмотрел на Сажерука.

— Нет. Не думаю. А о других пленных ты что-нибудь слышал? Там среди них мать Мегги.

Мегги кольнуло, что не она, а Сажерук спрашивает о Резе.

— Нет, о других я ничего не знаю, — ответил Хитромысл. — А сейчас прошу меня извинить. Белла вам, конечно, уже сказала, что лучше вам оставаться в этой части дома: Змееглав тратит все больше серебра на шпионов. От них теперь нигде не укрыться, даже здесь.

— Знаю.

Сажерук взял в руки одну из книг, лежавших у цирюльника на столе. Это был травник. Мегги представила себе, с каким вожделением воззрилась бы на него Элинор. А Мо провел бы пальцем по нарисованным листьям, как будто пытаясь почувствовать кисть, так тонко изобразившую их на бумаге. А Сажерук, о чем думал он? О травах на грядках Роксаны?

— Поверь, я не явился бы сюда, если бы не то, что произошло на мельнице, — сказал он. — На этот дом мне совсем не хочется навлекать опасность, и мы сегодня же уйдем отсюда.

Но Хитромысл об этом и слышать не хотел.

— Ну вот еще! Вы останетесь здесь, пока не заживет твоя нога и пальцы юноши, — сказал он. — Ты прекрасно знаешь, как я рад твоему приходу. А еще я очень рад видеть этого юношу рядом с тобой. У Сажерука никогда еще не было ученика, понимаешь? — сказал он Фариду. — Я ему всегда говорил, что свое искусство нужно передавать молодым, но он и слышать об этом не хотел. А я свое передаю многим и поэтому вынужден сейчас вас оставить. Я должен показать ученику, как отрезают ногу, не убив человека, которому она принадлежит.

Фарид ошеломленно посмотрел на него.

— Отрезают? — прошептал он. — Как это отрезают?

Но Хитромысл уже прикрыл за собой дверь.

— Разве я тебе не рассказывал? — Сажерук провел рукой по больной ноге. — Хитромысл — мастер пилить кости. Но мы, пожалуй, лучше оставим свои пальцы и ноги при себе.

Обработав ожоги Фарида и ногу Сажерука, Белла отвела всю троицу в отдельную комнату у самых ворот, через которые они вошли. Мегги радовала перспектива провести наконец ночь под крышей, зато Фариду эта мысль совсем не понравилась. Он сидел с несчастным видом на посыпанном лавандой полу и яростно жевал горький лист.

— А может, нам переночевать сегодня на пляже? Песок там, кажется, очень мягкий, — спросил он Сажерука, вытянувшегося на мешке с соломой. — Или в лесу?

— Я не против, — сказал Сажерук. — Но сейчас дай мне поспать. И перестань делать такое лицо, словно я завел тебя к людоедам, а то я тебе завтра ночью не покажу того, что обещал.

— Завтра? — Фарид сплюнул лист на ладонь. — А почему только завтра?

— Потому что сегодня слишком ветрено. — Сажерук повернулся к нему спиной. — И потому что чертова нога болит… Тебе нужны еще причины?

Фарид подавленно покачал головой, сунул лист обратно в рот и уставился на дверь, словно ожидая, что в нее сейчас войдет смерть собственной персоной.

А Мегги сидела в этой пустой комнате и твердила про себя то, что сказал Хитромысл о Мо: «Он чувствует себя неплохо, гораздо лучше, чем мы докладываем Змееглаву… Так что сейчас тебе не о чем тревожиться».

Когда стало смеркаться, Сажерук, хромая, вышел из дома. Он прислонился к столбу, поддерживавшему галерею, и посмотрел на Дворец Ночи, видневшийся на скале. Он неподвижно глядел на серебряные башни, и Мегги, наверное, в сотый раз задалась вопросом: может быть, он помогает ей только ради ее матери? Возможно, Сажерук и сам не знал ответа.

54

В ЗАСТЕНКЕ ДВОРЦА НОЧИ

Мина снова плакала. Реза обняла ее, как будто беременная сама была ребенком, и стала укачивать, напевая песенку, как делала иногда и с Мегги, хотя дочь была уже ростом почти такая же, как сама Реза.

Два раза в день приходила худенькая торопливая девочка, младше Мегги, и приносила им хлеб и воду. Иногда еще кашу, холодную и липкую, но сытную — эта каша напоминала Резе те времена, когда Мортола запирала ее в карцер за какой-нибудь проступок. Там кормили точно такой же кашей.

Она спросила девочку о Перепеле, но та вместо ответа испуганно втянула голову в плечи и оставила Резу с ее тревогой, с ее страхом, что Мо уже, может быть, нет в живых, что его повесили там, наверху, на одной из огромных виселиц, и последним, что он видел на этом свете, было не ее лицо, а серебряные змеиные головы, свисавшие с крепостных стен. Иногда она представляла себе все это так ясно, что прикрывала глаза рукой. Но картины не исчезали.

Темнота, окружавшая ее, нашептывала, что все остальное ей только приснилось: тот миг на площади у Каприкорна, когда она вдруг увидела Мо рядом с Мегги, год в доме Элинор, все их счастье… только сон.

Хорошо, что она была не одна. Хотя остальные косились на нее враждебно, их голоса хотя бы отвлекали ее порой от черных мыслей.

Иногда кто-нибудь рассказывал историю, чтобы не слышать плача из соседних камер, крысиного шебуршания, криков и неразборчивого лепета. Обычно рассказывали женщины. В историях говорилось о любви и смерти, о предательстве и дружбе, но заканчивалось все непременно хорошо. Это были светлые огоньки во мраке, как свечи в кармане у Резы, фитили которых отсырели.

Реза рассказывала сказки, которые читал ей когда-то Мо, в те давние времена, когда пальчики у Мегги были крошечные и мягкие, а книжные страницы никому из них не внушали страха.

А комедианты рассказывали об окружавшем их мире: о Козимо Прекрасном и его борьбе с поджигателями, о Черном Принце и о том, как он обрел своего медведя, и о его друге, Огненном Танцоре, который мог в самой темной ночи зажечь огненные цветы и озарить мрак потоками искр.

Бенедикта тихо запела песню об Огненном Танцоре, которую подхватил даже Двупалый, пока надзиратель не ударил палкой о прутья решетки и не велел им замолчать.

— Я видела его однажды, — прошептала Бенедикта, когда надзиратель отошел. — Много лет назад, когда я была еще маленькая. Это было чудесно. Огонь был такой яркий, что даже моим глазам было видно. Говорят, он погиб.

— Он жив, — тихо сказала Реза. — Кто, как вы думаете, зажег дерево на дороге?

Как недоверчиво все они на нее уставились! Но у нее от усталости не было сил рассказывать дальше. Не было сил объяснять. «Пустите меня к мужу, — вот единственное, что ей хотелось сказать. — Пустите меня к дочери. Не рассказывайте мне историй, расскажите мне, что с ними. Пожалуйста».

И ей в конце концов рассказали о Мегги и Мо, но она предпочла бы услышать о них из других уст. Все остальные спали, когда в камеру вошла Мортола. С ней были двое солдат. Реза не спала, потому что снова видела всё те же картины: как Мо выводят во двор, накидывают на шею веревку… «Он мертв, и она пришла сообщить мне об этом!» — была первая мысль Резы, когда Сорока встала перед ней с торжествующей улыбкой на губах.

— Вот она, служанка-предательница! — сказала Мортола с трудом поднимавшейся на ноги Резе. — Ты, похоже, такая же ведьма, как твоя дочка. Как тебе удалось сохранить ему жизнь? Предположим, я слишком торопилась, когда целилась. Да какая разница? Еще неделя-другая, и он достаточно поправится для показательной казни!